Армен Джигарханян: Мамы нет уже десять лет, но я до сих пор с ней разговариваю

Один из самых ярких актеров российского кино, Армен Джигарханян, уже десять лет практически не снимался и совсем не играл в театре. Как вдруг радостная новость: Армен возращается к работе! Что было в его жизни на протяжении этих десяти лет – в откровенном

Армен Борисович, почему в отношениях со сценой возник такой долгий перерыв? Ведь в кино вы пусть эпизодично, но снимались. Театр отнимает намного больше энергии и времени? Или фильмы просто денег больше приносят?

– Я сам задавал себе этот вопрос, но так на него и не ответил. Мог бы рассказать историю, что шел по улице и столкнулся с драматургом Бабулькиным или актером Дедулькиным и они заявили что-то, из-за чего я ночью стал снова думать о возвращении на сцену, об этом спектакле Радзинского и о том, что теперь я сыграю не Нерона, а Сенеку… Но нет! Не было ничего похожего – желание просто внезапно взыграло. Я очень люблю слово "вдруг". В моей жизни именно так все и происходит. Но то, о чем вы говорите, – тоже правда. Да, театр требует куда большего напряжения сил и приносит меньше денег. А их все-таки еще не отменили… В 1970-х годах мы ездили в Турцию на съемки фильма Любовь моя, печаль моя и, чтобы сэкономить суточные, ели привезенные с собой консервы. Анатолий Папанов мне сказал тогда: "Ты думаешь, эти консервы не отражаются в наших глазах­?" Но все рассуждения на тему, где больше энергии тратит актер, на самом деле не настоящий ответ на вопрос, почему я переставал играть в театре, а теперь снова начал. Просто у человека бывают серьезные болезни, которые возвращаются. Вроде и вылечили, и все затихло, но потом болезнь все равно вылезает. Оставляешь что-то в прошлом, а через некоторое время оно снова тут как тут. Точнее, солнце мое, не могу объяснить. Не напрягай и не мучай меня! Поскольку мне 76 лет, я имею довольно много дел с врачами. У меня даже среди друзей есть выдающиеся врачи. Так вот, хороший специалист, помимо новых таблеток с мудреными названиями, тоже всегда дает шанс. Советует мне что-то, рассказывает о процедурах – и как-то создает атмосферу, в которой я уже начинаю себя лучше чувствовать, представляете?

То есть расхожее выражение "Талант должен быть голодным" идет вразрез с мнением самих талантов?

– Это говорят люди, придумавшие суточные 2 рубля 80 копеек. Если человек голоден, он не сможет думать, как раскрыть свой талант, – он будет думать, как и на что бы ему поесть. 

Что вас в жизни волнует и радует, кроме театра? Весна так долго не наступала — а потом резко стало тепло, почти как летом. Этому обрадовались?

– Для меня все радости и горести в жизни связаны с театром. Там я смеюсь и плачу. Одна из самых трудных вещей в моей профессии – взгляд на себя со стороны: все время вижу себя как в зеркале. Мы все постоянно придумываем себя. Знаете, у Достоевского в Игроке есть выражение "самоотравление собственной фантазией".

Наверное, распространенный среди актеров диагноз?

– Почему только среди актеров? А вы что, не придумываете себя, свой образ? Он складывается из мелочей – из вашей прически и блузки, из того, как вы сидите передо мной. И для себя вы тоже придумываете образ. И если следите за своими ощущениями, знаете, что бывали и Джульеттой, и Отелло, и много кем еще. Все так делают – играют пьесу, выбрав лучшую роль. Никто про себя не скажет: "Я мелкое ничтожество".

Страшно выходить на сцену после такого большого перерыва?

– Страшно! Через десять лет, через три дня – все равно страшно и трудно. Я же нормальный человек со здоровой психикой, а мне надо, намазавшись гуталином, вдруг страдать, ревновать… Я все время боюсь, что кто-то в зале поднимется и спросит: "Старик, не стыдно тебе? Что ты делаешь?» Но я люблю именно эту жизнь. То ли судьба, то ли дедушка с бородой и нимбом над головой взял меня за руку и повел сюда. Я и пошел. Сколько раз задавал себе вопрос: "Зачем я подался в актеры? Лучше бы в медицинский поступил, сейчас бы уже академиком был, наверное".

Правда хотели пойти в медицинский?

– Нет! Про театр у меня было на лбу написано. Я только шофером мечтал быть в детстве.

А сейчас вам машину нравится водить? Или у вас водитель?

– Очень нравится! И вожу только сам. Последние лет шесть-восемь, если долго за рулем, – ноги устают, а раньше увлекался такой замечательной вещью, как автотуризм: ездил по странам Восточной Европы. Польша, Болгария, ГДР… Один раз собрался проехать через Румынию в Болгарию, а на территории Румынии вообще нигде не продавали бензин!

Как?! Разве там все пересели на ве­­­­лосипеды и лошадей? И что же с вами было? Застряли посреди Румынии?

– Вы такие вопросы задаете, сразу видно: жизни не видели… В Румынии тогда случился экономический кризис, и Чаушеску, руководитель государства, запретил свободно продавать бензин. На этом там закончилась целая историческая эпоха. Я знал, что там происходит, поэтому просто запасся тремя канистрами, чтобы до Болгарии хватило.

Вы как-то рассказывали, что трем вещам в жизни так и не научились: плаванию, игре на музыкальных инструментах и иностранным языкам. Ничего не из­­менилось­?

– Воз и ныне там. Лет 10-15 назад я попытался все-таки научиться плавать. Пришел к директору бассейна Олимпийский, попросил подобрать мне хорошего тренера. Но через две недели мучений тот сказал: "Впервые встречаю человека с патологическим желанием утонуть". Меня все время вниз тянет!

Но вы много лет по несколько месяцев жили в Далласе, где ваша супруга Татьяна преподает русский язык. То есть простые фразы вы все-таки знаете?

– На уровне How are you?. А чуть посложнее уже не получается. Знаете, в освоении иностранного языка и в вождении машины есть одна общая особенность. И там и там человек довольно долго осваивает предмет, и, помимо учителя или инструктора, ему в это время больше никто не нужен.

Водить вы, наверное, рано научились?

– Да, еще когда в Ереване жил. Получается, полвека за рулем. Автомобилей было довольно много, в том числе хороших. Да и у меня первая машина была ГАЗ-21.

Сразу Волга? Тогда не было практики покупать что похуже, чтобы, пока не научился толком, не Волгу бить, а дряхлый запорожец?

– Такой хитрости мы не знали, поэтому я купил сразу хорошую машину. Причем с трудом. Мы с еще двумя довольно известными людьми вместе обратились к секретарю ЦК компартии Армении, чтобы он разрешил нам приобрести по «Волге», стоившей, как сейчас помню, 6500 рублей. И только я ее купил, как она снялась со мной в кино – в фильме Здравствуй, это я. Вел по серпантину свежекупленную Волгу, а к ее капоту был привязан оператор. И я ему кри­­чал: "Убери зад! Ничего не вижу".

Долго вас потом отпаивали? И чем?

– А зачем? Я же говорил, у меня психика очень сильная.

Давно последний раз ездили?

– Давно. Но, во-первых, звоню туда каждый день. А во-вторых, близких людей, к которым я ездил в Армению, уже нет: кто-то уехал, а очень многие ушли из жизни. Я не плачу, но… Пусто без них, не хватает. Один из самых дорогих людей для меня – мама. Ее нет уже лет десять, но иногда хочется с ней поговорить. Я раньше вечером приезжал домой после тяжелого спектакля или съемок, и мама говорила: "Ничего, если я посижу с тобой и мы немножко посплетничаем?" Так было и когда мы еще жили в Ереване, и когда я переехал в Москву – мы или приезжали друг к другу, или созванивались, но все время сохранялся этот обычай. И я до сих пор нуждаюсь в этих разговорах с нею. И до сих пор она говорит мне: "Давай посплетничаем…"

Текст: Елена Фомина