ТОП-5 новых «страшных» книг об ужасно интересном
Наша современность, как известно, отмечена любовью к «жесту», заменившему анахроничный «текст». И также, как плох бывает тот солдат, что не мечтает стать генералом, нынешняя словесность издавна дрейфует в кино. Страшное, конечно, но поэтому ужасно интересное как любая детективная повесть, приключенческий роман и прочие захватывающие жанры, вернувшиеся из телевизионной ойкумены в книжную быль.
Маріо Варгас Льйоса, «Хто вбив Паломіно Молеро?» (Л.: Видавництво Анетти Антоненко, 2016)
Эта детективная повесть, безусловно, отсылает в киношное зазеркалье, где мерещится и «Кто убил Лору Палмер» Джона Томпса, и «Кто убил Нанну Бирк Ларсен» Хьюсона Дэвида – то бишь, тексты, вернувшиеся из телевизионной ойкумены в книжную быль. Ну, а там ведь как? Заразившись наиважнейшим из искусств, литература выстраивает отношения своих героев в системе масскульта. Так, все предыдущие вещи Льоса – «Город и псы», «Щенки» и тем более «Зеленый дом» - это сплошное насилие и эротика, возведенная в ранг символики. В отличие от своего конкурента Маркеса, исповедующего магический реализм, у Льосы – откровенный постмодернизм. Картины мира у него несовместимы, мифы враждуют между собой, иррациональность в поведении героев побеждает.
Казалось бы, «Хто вбив Паломіно Молеро?» написана по следам событий в перуанской деревушке, где вспыхнуло крестьянское восстание, повлекшее за собой гибель восьми журналистов. Тем не менее, критика расценила повесть как акт «литературного экзорцизма». Ужас, короче, причем с первых строк повести о замученном певце болеро. Ну, и заодно сбежавшем летчике с авиабазы.
Читайте також: ТОП-5 новых книг о выживании в «летних» условиях
«Хлопця повісили й водночас настромили на старе ріжкове дерево в такій неймовірній позі, що він скидався швидше на опудало чи на розтерзану карнавальну ляльку, аніж на труп. До чи й після вбивства над ним знущалися з нечуваною жорстокістю: ніс та губи порізані, весь заюшений кров’ю, в синцях, шрамах та опіках від сигарет; і то було не все: Літума завважив, що бідолаху намагалися оскопити, бо яйця звисали мало не до колін».
На протяжении всей истории нас держат в напряжении, словно в сериале Дэвида Линча, так ничем и не закончившемся. Вспоминается лишь Дэвид Боуи, сыгравший в одном из эпизодов. Так и в повести Льосы – все расследования, кровь, пот и слезы свидетелей, утверждавших, что это любовь, не идут ни в какое сравнение с целью автора превратить буквы в кино.
Отчего же так, спросите? «Литература - ложь, - провозглашал автор в своей Нобелевской речи, - но она становится правдой в нас, читателях, преобразованных, зараженных стремлениями и благодаря воображению постоянно подвергающих сомнению серую реальность».
Стивен Кинг, «11.22.63.» (М.: АСТ, 2016)
История, рассказанная королем ужасов, давно уже не новость, и абсурдность второсортной свежести уже даже не обсуждается – с нее начинается роман. При этом точнее Нормана Мейлера не скажешь: о том, насколько всепоглощающ окружающий абсурд, если обычный человечек, именуемый «ничтожеством», сумел свалить гиганта – главу самой могущественной страны, окруженного легионами служб безопасности.
Герой романа, кстати, тоже не особо велик – жена ушла, на столе кипа студенческих работ по истории поэзии, впереди – беспросветная серость будней и труба за окном, возвещающая не конец света, а завершение матча на соседской спортплощадке. Да, еще знакомая закусочная, с которой, собственно, все и началось. Как всегда, чистая, без единой крошки, стойка. Поблескивающие хромом высокие стулья. Сверкающий никелем кофейник. И табличка «Если тебе не нравится наш город, поищи расписание» у кассового аппарата. Дальше по графику у Кинга страшная правда о жизни в прошлом. Страшная, но поначалу страшно приятная. Пиво гуще, сигареты крепче, а люди чище, что ли. Да и может ли быть иначе, если герой романа, школьный учитель, попадает в мир штампов, которыми в его времени грезят на аукционах типа e-bay. Дешевые комиксы, стоящие там тысячи, монеты в полдоллара, вообще несуществующие, словно запах старых фабрик, за дым которых инспектор по защите окружающей среды вмиг остановил бы производство.
Впрочем, ностальгия по настоящему, лежащему в тени шестидесятых, преследует читателя романа до самой его эпохальной середины, а дальше уже неважно, чем болеет его приятель, открывший портал в прошлое, поскольку сам он подвержен не менее смертельному недугу под названием «спасти мир». Точнее, Америку, пускай даже в альтернативной истории, ну или ее вполне реального президента. Не говоря уже о любви – к Родине, и вообще.
Ник Перумов, «Молли Блэкуотер. За краем мира» (М.: Эксмо, 2016)
Новый цикл этого культового автора как всегда новый мир и новая цивилизация, описанная не менее современным языком. Давно поговаривали, что в его творчестве грядет отказ от фэнтези, оттого, наверное, и первый роман из очередной приключенческой трилогии Перумова – это образцово-показательный стимпанк. Естественно, фэнтезийный, поскольку в этом контексте винтажным технологиям живется привольнее.
Ведь что такое стимпанк (от английского steam «пар» и punk «мусор»)? По сути, викторианский стиль в соединении с современными технологиями, и автор мастерски иллюстрировал его – там, где эпоха – буколические пейзажи окраин, там, где технологии – паровая писмашинка отца героини.
Принято считать, что во всех произведениях данного направления мир пребывает на уровне технологий XIX века, а стиль повествования подражает викторианской фантастике, такой как роман Герберта Уэллса «Машина времени». Но у Перумова несколько иначе. Его новый роман – это адская смесь из советского «Гака и Буртика в Стране бездельников» Святослава Сахарнова и «Золотого компаса» Филиппа Пулмана, по которому снято кино с Николь Кидман и Дэниэлом Крэйгом. От первого тут – исключительно «мастеровая» атмосфера, из второго – шумные улицы, чумазые аборигены и высший класс, живущий в нормальных условиях. Да, еще обеим юным героиням – соответственно, из историй Перумова и Пулмана – одинаковое число лет. И оформление как в советских книжках: рисованные заставки, заманчивые шмуцтитулы.
Читайте також: ТОП-5 книжных новинок с летней «альтернативой»
По силе авторского слога роман можно сравнить с витальным напрягом южнорусской школы, ну или как минимум с бодрой стилистической иноходью Владимира Сорокина в «Сахарном Кремле»: «Дышат огнем топки, жадно глотая черный уголь. Клубится белый пар вокруг напружинившихся, словно перед прыжком, локомотивов; дымят породистые, словно гончие, курьерские и пузатые двухкотловики, что тянут с Карн Дреда составы со строевым лесом, рудой, особо чистым углем, который единственный годится для капризных топок королевских дредноутов».
Олексій Нікітін, «Victory Park» (Х.: Фабула, 2016)
Роман известного киевского писателя, до недавнего времени публиковавшегося в российских издательствах, этим летом впервые появился в переводе на украинский. Занятное чтение, стоит отметить, и увлекательное. Ну, и трагическое, конечно, если упомянуть Афганскую войну, захлестнувшую не только «коллективную память» эпохи, но даже локальный сюжет романа с обороной киевского парка «Победа» ветеранами, идущими на милицию под «Интернационал».
По сути, метафорический и метафизический «Victory Park» Алексея Никитина для сегодняшнего дня – это почти альтернативная история – вот что такое этот авантюрный роман со временем, случившийся в Киеве перед самым развалом Советского Союза. Ведь о том, как жилось нам в ту бровастую эпоху, вы не найдете в официальных документах – газетных передовицах, воспоминаниях строителей БАМа и прочем агитпропе.
«Джинси Віля купив минулого літа, - начинает свой «галантерейный» рассказ автор. - Узяв дві пари за вісім червінців у фіна з «Ленінської Кузні» у валютному барі «Либіді». Другу пару потім скинув за стольник Белфасту, відбивши покупку. А той уже за двісті загнав її на «точці». Віля не фарцював постійно, тільки іноді бомбив випадкових фірмачів. А в Белфаста ця справа була неабияк поставлена».
И еще эта проза кивает в сторону забытого советского кино. Например того, где герой Панкратова-Черного представился Челентано, чтобы попасть на великосветскую тусовку. То же самое здесь, у Никитина в «Victory Park», где герой, как две капли воды похожий на актера Боярского, напропалую пользуется расположением местных девиц.
И все-таки энциклопедия жизни в этом романе гораздо шире представлена не отношениями героев, а дружбой между обычными бытовыми вещами. Рубашки «Wrangler» и журнал «Здоровье», велосипеды «Украина» и «Минск», салат «Оливье» с «Докторской» колбасой и женские кроссовки «Puma» тридцать шестого размера. С которых, собственно, и началась эта трагикомическая история победы над одним, отдельно взятым государством на бывшей карте некогда огромной страны.
Фоззі, «Гупало Василь» (Л.: Видавництво Старого Лева, 2016)
Ранее, кроме музыки и песен, автор этой приключенческой книжки писал все больше о спальных районах Харькова, да о детстве своем золотом в 90-е. А теперь и вовсе заглянул в историческую даль. В самую что ни на есть дремучую старину нашего края – страшную, как у Гоголя, но интересную, как в мультике у Диснея.
«Гупало Василь закрутив пензля, сам закрутився і став ураз велетнем зі страшними білими очима, які багато років лякали всіляку гидоту на землі. Пензель перетворився на здоровенну булаву, і нею Гупало Василь доброзичливо почухав свою стрижену під макітру голову й сказав: «Вас мені якраз і треба, шановні. Саме вас». Словно герой «Агента национальной безопасности» в исполнении актера Пореченкова, когда встречал всяческих хулиганов и правонарушителей.
О чем же все-таки эти пять историй Фоззи, в которых герой растет на глазах, когда к нему беда подступает? С одной стороны, конечно, в его сказочных краях – мирная фуфайка и шапка набекрень, а с другой, как писал Донцов, у каждой старухи у плетня под фартуком притаился обрез и граната. Или это у старого пасечника в штанах обрез, а у старухи – дымовая шашка, не важно.
Читайте також: ТОП-5 горячих книжных новинок этого лета (фото)
Хотя, сам автор книжки, безусловно, прав, поскольку поначалу тоже склоняется к более мирному урегулированию вопроса быта и семьи, а также культуры поведения и прочего национального сервиса. Но он, вероятнее всего, не читал Винниченко, который предупреждал, что народ у нас еще тот крепкий орешек в шароварах традиции. То есть, обрез, конечно. Мол, хотим его сделать культурнее, а он только смотрит исподлобья и грозно мычит.