ТОП-5 книг о любви в оккупации
Во все времена тема войны в «мирном» контексте была непростой для писателя. Как рассказать о драме художника, живущим то ли в конфронтации с официальным искусством, то ли в конфликте с совестью, чтобы не согрешить ни против исторической правды, ни против человеческих чувств, среди которых, разумеется, были не только ненависть и злоба.
Казимир Малевич, «Київський період 1928–1930». – К.: Родовід, 2016
Изданию этого полиграфического шедевра, выпущенного в свет киевским «Родоводом», предшествовала почти детективная история. В конце 2015 года художественный мир облетела новость: в Киеве найдены неизвестные тексты Казимира Малевича и документы, касающиеся его преподавания в Киевском Художественном Институте в 1929-1930 годах, и даже свидетельство о создании Исследовательского Кабинета, одиозного научного института Малевича.
Более 70 машинописных и несколько рукописных листов почти 90 лет хранились в архиве преподавателя и ассистента Исследовательского Кабинета, художника Марьяна Кропивницкого. Выход книги, кроме сугубо научного интереса, имеет также огромное значение для национальной культуры Украины, поскольку отличается от остальных исследований творчества одного из самых известных авангардистов ХХ века обращением к украинским корням его художественной поэтики.
В биографии уроженца Киева Малевича всегда выделялись три направления из области так называемого «русского авангарда» – петербургский, московский и украинский. И данное издание в очередной раз напоминает о существовании национальной школы авангарда. Ученик Николая Мурашко и Николая Пимоненко, гиперболизм художественной поэтики которого всегда роднил его с Украиной, а именно с Гоголем, таинственный художник Казимир Малевич, наконец, полновесно входит в историю наших отношений с мировым авангардом. В книге о нем – материалы из архива Кропивницкого, художественные произведения с персональной выставки в 1930 году, письма из Киева и киевских адресатов, статьи в журналах «Новая генерация», «Альманах Авангард» 1920-х годов и другие документы, связанные с киевскими проектами художника.
Джоджо Мойєс, «Дівчина, яку ти покинув». – Х.: Клуб Сімейного Дозвілля», 2016
Лицо войны во все времена было неизменно, и в этом романе оно типично настолько, что поначалу даже трудно понять, о каких именно годах военного лихолетья речь. И действительно, немецкая оккупация Франции времен Первой мировой войны мало чем отличалась от нашествия гитлеровцев в 1940-х годах. А вот образ главной героини романа, чей муж на фронте, а в доме (частном отеле с кухней) квартируют немецкие офицеры – меняется на глазах. Роковая красавица на портрете, нарисованном мужем, разительно отличается от исхудавшей женщины, которая, заботясь о многодетной семье, вынуждена обслуживать оккупантов. Психологический поединок с комендантом оккупированного городка – главная тема этого незаурядного художественного произведения, из камерной, типичной истории вырасшего в эпическую драму судеб и характеров.
«Такою була історія наших життів, - розмышляет героиня, - дрібні бунти, крихітні перемоги, миттєві шанси зробити посміховисько з наших поневолювачів - крихітні кораблики надії серед безмежного моря непевності, злиднів і страху». Таким образом, люди особо не бунтовали, поскольку даже закрытие лавочки в знак протеста грозило расстрелом.
«Що, на вашу думку, я мала робити? – восклицает несчастная женщина. - Забарикадуватися з іншими всередині й закидати німців чашками та каструлями?» И тем тяжелее было каждый раз бороться с трагизмом жизни под оккупацией – офицерских визитов, соседских сплетен о «немецкой фаворитке», невозможности сказать «нет» захватчику, когда на смену ненависти приходит совсем другое чувство. Например, желание... рассказать о Матиссе, у которого учился муж. И когда история бывшей парижской продавщицы, которая стала моделью художника, оборачивается драмой чуть ли не в стиле фильма «Малена» с участием Моники Белуччи.
Яна Кович, «Донбасский дневник». - СПб.: Лимбус Пресс, 2016
В этих очерках о выживании во время войны в уездном, но так и не уехавшем, прифронтовом «городке Е» неожиданно много музыки: советской, домашней, новомодной, но с ностальгическими нотками. Строчки «любимый город может спать спокойно» и «я остаюсь, чтобы жить» становятся актуальными для того, кто смотрит на войну в родном городе с той стороны баррикад.
Главное в дневнике – разговоры, сплетни, настроения, а также «33 признака того, что вы живете в Донбассе», изложенные с чувством, толком и юмористической расстановкой сил на «сепаратистской» карте будней. Опять-таки, двоякой, субъективной, почти что контурной.
«У тебя есть минимум один знакомый, который знает человека с Майдана, у которого нашли наркотики в анализах. И минимум один, у которого друга Л/ДНРовцы схватили прямо на улице и отправили воевать в Славянск».
Маргарита Сурженко, «Нове життя». - Брустурів: Дискурсус, 2016
Старые вести о новой жизни в этой книги отдают оккупационным привкусом радости, когда, помнится, рестораны при немцах работали, театры ставили украинскую драму, а президентом Украины должен был стать редактор скромного харьковского журнала.
Впрочем, речь не о Харькове 1942-го, на повестке дня – Луганск наших дней, где «магазины работают, как и ранее, обучение в школе восстановили, секции футбола также открыты».
При этом «украинцы в Луганске – как евреи во время Второй мировой войны», если кто забыл. И если в предыдущем сборнике автор живописала бегство с Востока на Запад, то теперь ее герои возвращаются из столицы домой.
А уж тут даже «двенадцатилетний мальчик был уверен, что через несколько лет его одноклассники будут жалеть о своем позорном бегстве – они захотят вернуться, но простит ли их Новороссия?»
Михаил Юдовский, «Сволочь». – Х.: Фабула, 2016
Очередной том первосортной эмигрантской прозы, «киевский» автор которой просит не сравнивать его с Михаилом Веллером, поскольку ему ближе Сергей Довлатов. На самом деле, ни то и ни другое в этом сборнике рассказов плюс одна повесть-притча не наблюдается. Традиционный еврейский юмор, замешанный на «киевских» корнях с поэтикой Евбаза (Еврейский базар – ред.) – вот чем отличается стиль Михаила Юдовского от всех прочих.
Окружающий «языковой» абсурд зарубежья напоминает автору-герою родной абсурд советской жизни с его штампами и клише. «А что вам не нравится? - Что мне не нравится? Мне не нравится война в Югославии и селедка под шубой», - ведет он светскую беседу в автобусе. Подрабатывая, кстати, экскурсоводом, как упомянутый Довлатов, служивший гидом в Пушкинском музее в Михайловском. И главное, точно так же, как в прозе автора «Заповедника», зачастую все здесь приключается в легком подпитии, что называется, подшофе, а конфликтные ситуации разрешаются коллективным походом в близлежащий бар.
Таким образом, если уж литература зарубежья и зашла в тупик, то в книге Юдовского, как говорил папа-врач одного из ее персонажей, «выход из коматозного состояния прошел на всех этиловых парах».
