Энтони Хопкинс: "Все время надеюсь подойти к зеркалу и увидеть в нем Брэда Питта"

Энтони Хопкинс признается, что всю жизнь положил на то, чтобы стать знаменитым американским актером. Со стороны кажется, ему больше нечего желать: любящая жена смирилась со всеми недостатками супруга, его гонорары по-прежнему исчисляются миллионами, а картины с участием Хопкинса не заставляют себя ждать — самая свежая из них, "Человек-волк", на прошлой неделе стартовала в прокате.

Энтони идет по склону холма между деревьями, стволам которых природа придала замысловатую изогнутую форму. В детстве он часто приходил в парк Маргама с книжкой или этюдником — отдохнуть от людей, подумать, помечтать. Все здесь осталось, как он помнит: фиолетовое буйство рододендронов, серые развалины аббатства на зеленом ковре газона, живописные тропки, протоптанные местным населением в обход широких туристических дорожек.

Актер с усмешкой вспоминает, о чем мечтал среди этой красоты: сбежать отсюда, с окраины уэльского городка Порт-Толбот, в страну фастфуда и Микки-Мауса, стать неважно кем, но непременно знаменитостью, и оттуда, со звездно-полосатых берегов, показать язык всем, кто считал его ни к чему не годным тупицей.

Теперь, когда он воплотил в жизнь детские фантазии в масштабе, превзошедшем самые смелые ожидания, Энтони тянет на родину. Два года назад он с помпой отпраздновал здесь 70-летие, пригласив всех бывших соседей и одноклассников, которых удалось отыскать. Оплата счета на 400 тыс. долларов стала для экономного актера настоящим испытанием, но он выдержал его с честью. Энтони и сам не знает, что им двигало: желание примириться с прошлым или все-таки поквитаться, посмотреть в глаза бывшим мучителям, послушать, что они говорят про него сейчас, когда едят у него с рук. Он очень долго не мог собраться с духом: многих из тех, кто превращал его детство в пытку, уже нет в живых — ни помириться с ними, ни доказать им что-либо невозможно. Может быть, поэтому тяжелые воспоминания не оставляют его в покое…

Тропинка выводит Хопкинса на шосcе, по которому неторопливо едет школьный автобус. Помимо воли Энтони бросается за ним. В детстве он часто бегал наперегонки с автобусом, не в силах объяснить зачем. Дома его рвало от усталости и напряжения, болели ноги, ныло сердце. Он не говорил родителям, как довел себя до такого состояния. Он вообще мало говорил, а в школе и вовсе мог молчать неделями, приводя учителей в бешенство.

Автобус тормозит у здания школы. Актер чувствует, как на лбу и висках выступает липкая испарина, но ноги сами несут его через массивную входную дверь и гулкий холл по лестницам вверх, в класс. Длинная прямоугольная комната, где он высидел столько невыносимо скучных часов, заполнена людьми. За партами есть свободные места, но никто не позволяет Энтони сесть рядом. Ему ничего не остается, кроме как идти к доске.

— И зачем ты явился? — спрашивает учительница. — Тебе надо учиться в спецшколе, Хопкинс. Ты не способен понять и запомнить простейшие вещи.

— Я многого добился в жизни, — возражает Энтони.

— Слепой случай, — твердо говорит учительница. — Ты занял место, которое могло бы достаться кому-то, кто лучше и достойнее тебя.

— Это еще почему? — он с ужасом ощущает приближение ступора, который в детстве всегда накатывал на него в подобных ситуациях. Услышав агрессивный или хотя бы строгий тон, маленький Хопкинс просто переставал понимать, что ему говорят.

— Почему? — учительница поворачивается к классу. — Кто расскажет Хопкинсу, в чем его проблема?

Обвинения летят в него со всех сторон:

— Он алкоголик!

— Бросил ребенка…

— …и двух жен!

— А второй жене еще и изменял на глазах у всего мира!

— Променял родину на "Оскар"!

— А что ему оставалось делать? Никто в Британии больше не хотел с ним работать из-за его отвратительного характера!

Учительница вскакивает из-за стола, хватает ошарашенного Энтони за плечи и трясет…

— Тони! Тони!

Никто в классе не называл его Тони. Только по фамилии или обидными кличками. В любом случае тогда его звали Филип — имя, от которого он навсегда отказался в тщетной попытке стереть из памяти "чудесные школьные годы". Он делает над собой титаническое усилие и просыпается.

Я РАЗОЧАРОВЫВАЮ СЕБЯ КАЖДОЕ УТРО

<tv:MultimediaArticle MultimediaID="223030" ServerSize="240x180" Description="Джон Раскин, основатель актерской школы в Санта-Монике, — большой поклонник Хопкинса. Узнав об этом, актер предложил себя в качестве педагога" Border="0" Align="left" VerticalPadding="10" HorizontalPadding="10" MultimedaType="1" runat="server"></tv:MultimediaArticle>

Сэр Энтони Хопкинс открывает глаза, но перед ним еще несколько минут маячит классная комната и калейдоскоп искаженных отвращением лиц.

— Тони, это сон! Ты дома, все хорошо. Просыпайся! — постепенно жуткие рожи тают, уступая место милому лицу жены Стеллы.

— Все, хватит меня трясти, — он садится в постели, приглаживает обеими руками влажные от пота волосы. — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Прости, что разбудил.

Стелла бережно обнимает мужа за плечи. Этот сон с многочисленными вариациями повторяется как минимум три раза в неделю, за семь лет совместной жизни она выучила сюжет наизусть. Тони одержим несчастливым детством, а Стелла достаточно умна, чтобы понимать: переделывать любимого мужчину даже ради его душевного спокойствия трудно в принципе, а если он в возрасте Тони — не стоит даже браться. Ей остается только каждый раз будить его, не давая кошмару зайти слишком далеко. Он все равно просыпается взмокший, с безумными глазами и колотящимся сердцем, и не сразу понимает, где находится.

Сквозь приоткрытые портьеры в спальню вливается бледная предрассветная полумгла. Дом Тони и Стеллы в Малибу стоит на утесе над пляжем, их жизнь проходит под шум моря. Оно и сейчас тихо плещется где-то внизу, успокаивая нервы знаменитого резидента.

— Я в душ, — говорит он жене. — Потом посижу в гостиной, может, почитаю. А ты ложись досыпать.

— Я тоже уже совсем проснулась. Что ты будешь на завтрак?

Энтони неопределенно пожимает плечами и скрывается в ванной. Стелла протягивает руку за шелковым халатиком, висящим на спинке старинной кровати. Пальцы задерживаются на резном дереве, гладят его, словно живое существо. Около восьми лет назад Стелла Арройяве работала в антикварном магазине и так же любовно гладила полированную поверхность, расхваливая кровать потенциальному покупателю — знаменитому актеру Энтони Хопкинсу.

В тот день Тони, как он попросил называть его практически с порога, произвел на нее удивительное впечатление. Наверное, все, кто впервые встречается с ним после выхода на экраны "Молчания ягнят", ожидают одного и того же: немигающего взгляда, вкрадчивых интонаций, бесшумных кошачьих движений, сумасшедшей харизмы и харизматического сумасшествия Ганнибала Лектера. Стелла не была исключением, поэтому человек, который вошел в магазин, сначала показался ей простым и неинтересным.

— Я купил дом, — он говорил очень скупо, короткими рублеными фразами. — Хочу обставить его старой мебелью. У нее есть характер. Мне это нравится.

Стелла согласна с тем, что старая мебель, меняя владельцев, впитывает тепло человеческих рук, становится безмолвным соучастником счастья и несчастья своих обладателей, обзаводится индивидуальностью. Стелла предложила Тони самому осмотреться и выбрать что-то по вкусу. Она почти не удивилась, когда он безошибочно, словно по невидимой карте, подошел к тем вещам, которые нравились ей.

— Я вижу, вы и сами прекрасно разбираетесь в антиквариате, — сделала она дежурный комплимент.

— Я ни в чем толком не разбираюсь, — улыбка на секунду сделала его лицо почти мальчишеским. — Даже о своей профессии имею довольно приблизительное представление.

— Этого не может быть.

— Может, — он пожал плечами. — Я всегда говорю: если у тебя не хватает ума заниматься ничем другим, иди в актеры.

Они стояли возле той самой кровати, Стелла гладила резную спинку — прикосновение к дереву успокаивает.

— Вы совсем не такой, каким я вас себе представляла по фильмам, Тони.

— Разочарование, не так ли? — он снова улыбнулся. — Не смущайтесь. Я разочаровываю себя каждое утро. Все время надеюсь подойти к зеркалу и увидеть в нем Брэда Питта. Подхожу — а там снова моя скучная физиономия. А кого вы ожидали увидеть?

— Лектера, — сказала Стелла, с ужасом понимая, что это, наверное, самая банальная вещь, которую только можно ему сказать.

Тони кивнул. Точнее, опустил голову, а когда поднял снова — она посмотрела прямо в глаза психиатра-людоеда. Его большая рука неуловимым змеиным движением накрыла ее руку, по-прежнему лежавшую на резном дереве. Стелла вздрогнула, словно от электрического разряда, но разорвать контакт была не в силах. Однако и кроликом быть при удаве ей не нравилось — она подозревала, что это его любимый фокус, отработанный на десятках кроликов. "Когда я изображаю Лектера, а мне приходится это делать часто, я напоминаю себе, как такой человек выглядит со стороны, — говорил Хопкинс, когда его спрашивали о знаменитой роли. — Однажды я ехал в стеклянном лифте отеля с мальчиком и его мамой. Я стоял спиной к ним, смотрел на город, и вдруг мальчик сказал, что лифт похож на клетку Лектера. От неожиданности я повернулся — и женщина завизжала. Мальчик был очень напуган, наверное, я нанес ему психологическую травму на всю жизнь".

 — Знаете, до этого вы нравились мне больше, — сказала Стелла, стряхнув наваждение усилием воли.

— Хорошо, — на обратное перевоплощение у Тони ушли доли секунды. — Но в следующий раз будьте осторожнее с тем, о чем просите. А эту кровать я у вас покупаю.

Только сейчас она почувствовала, что от напряжения у нее свело мышцы. Одно дело — смотреть на Ганнибала Лектера на экране, совсем другое — внезапно оказаться с ним лицом к лицу и испытать неприятное ощущение, что тебя вот-вот съедят. Но, как и героиня фильма Кларисса Старлинг (Джоди Фостер), она была заинтригована.

— Вы интересуетесь живописью? — спросила Стелла, провожая его к выходу.

— Когда-то интересовался.

— В выходные мы открываем художественную галерею. Это довольно любопытно. Хотите прийти?

— Вы приглашаете меня в качестве аттракциона или в частном порядке? — поинтересовался Тони.

— В частном порядке, — Стеллу потрясла собственная смелость, но ей хотелось увидеть его снова.

— В таком случае спасибо, я приду.

Я НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ЖИВЕТ ДОЧЬ

<tv:MultimediaArticle MultimediaID="223029" ServerSize="240x320" Description="Эбигейл - единственный ребенок Хопкинса" Border="0" Align="right" VerticalPadding="10" HorizontalPadding="10" MultimedaType="1" runat="server"></tv:MultimediaArticle>

Когда Энтони в махровом халате добирается до кухни, гася по дороге свет везде, где он не нужен, Стелла стоит у плиты, наблюдая одновременно за кастрюлей с яйцами и джезвой с кофе. Многочисленные собаки и кошки сидят около нее полукругом в надежде перехватить что-нибудь со стола.

— Электричество экономишь? — спрашивает она, не оборачиваясь.

— Ты же знаешь, как я не люблю, когда что-то тратится впустую.

— Ты становишься похожим на отца.

Стелла не застала в живых старшего Хопкинса, пекаря-кондитера из Маргама, но он — частый гость ночных кошмаров Тони. Похоже, актер так и не определился, как ему относиться к этому властному, жесткому человеку, неуемной энергии которого было тесно в его маленькой пекарне. Отец Энтони жил по принципу "человек человеку — волк", никому не доверял и не отдавал ничего из того, что считал своим. Дедушка, основатель семейного бизнеса, судя по рассказам, был не менее сложной и конфликтной личностью. Тони подобрал для него определение "сентиментальный людоед". Стелла знает, что, кроме вполне терпимой прижимистости, Тони унаследовал и другие фамильные черты, но, слава Богу, проявляются они только на съемочных площадках по команде "Мотор!". Там он может быть и упрямым, и яростным, и нетерпимым сколько ему вздумается. "Злость, накопленная в детстве, привела меня туда, где я сейчас, — признает актер. — И это ракетное топливо еще не перегорело. Я не хочу становиться слишком мягким и послушным".

— Мой отец выкинул бы весь твой зверинец из дома в две секунды, — Тони рассеянно сует кусок сыра в первую попавшуюся пасть. — Скоро мне придется купить для животных отдельное жилье. Где-нибудь в Айдахо.

— Это была шутка? — спрашивает Стелла.

— Нет, — серьезно отвечает он. — Купим ранчо. Я не против для разнообразия пожить в горах, да и нашим дармоедам будет вольготнее. Как ты на это смотришь?

— Если ты действительно хочешь перебраться в горы, я смотрю положительно, — Стелла ставит перед мужем чашку кофе. — А если это деликатный способ намекнуть мне, что у нас слишком много питомцев…

— У нас всего в самый раз, — привстав, Энтони тянется через стол поцеловать жену. — Хотя в прошлый раз, когда ты нашла коробку с котятами, обещала раздать хотя бы половину.

— Я не виновата, что беспородные котята никому не нужны.

— Может, их возьмут, если я на них распишусь? — смеется Тони. — На следующие выходные поедем в Айдахо смотреть дома.

— А почему бы нам не поехать сегодня? — спрашивает Стелла. — У тебя какие-то планы?

— Я обещал позаниматься со студентами в Санта-Монике.

За годы брака они привыкли уважать благотворительные порывы друг друга. Тони смирился с тем, что Стелла не может пройти мимо брошенного котенка или щенка, а она очень старается принять как данность его добровольную педагогическую деятельность. Энтони не считает деньги только в одном случае — когда надо помочь какому-нибудь обнищавшему учебному заведению. И читает лекции в небольшой драматической школе, которая существует на общественных началах. Стелла не хочет считать деньги мужа или указывать ему, на что их тратить, но его зацикленность на всем, что связано со школами, ее беспокоит. Она слышала, как Тони говорит о представителях своей профессии в неформальной обстановке: "Большинство актеров — примитивные люди, которые считают себя страшно сложными и глубокими личностями. И абсолютно все мы — шарлатаны, фальшивки, лжецы. Единственное, что мы можем сделать, — это продолжать лгать, но, по крайней мере, не ставить себе это в заслугу, не считать, что мы что-то собой представляем. Актеры — ничто. Расходный материал, к тому же обязательно с каким-нибудь внутренним дефектом". И тем не менее он проводит с группой начинающих актеров трехчасовые занятия, а потом еще бог знает сколько времени занимается индивидуально с каждым желающим. Поездка в Санта-Монику, где у Хопкинсов есть дом, означает, что он просидит со студентами допоздна и останется там на ночь. Стелла не любит расставаться с мужем.

— Если не возражаешь, я поеду с тобой, — говорит она, мысленно составляя список дел, которые ей необходимо отменить или перенести. — Тот дом давно пора как следует проветрить.

Ехать куда-то в одной машине с Хопкинсом — отдельное испытание. Он считает, что 60 км/ч — прекрасная скорость, позволяющая водителю смотреть по сторонам и наслаждаться экскурсией. Стелла удивляется, почему никто из водителей, которым "повезло" оказаться сзади него на узком шоссе, не попытался его убить. Тони никогда не уступает дорогу и вообще старается совершать как можно меньше маневров. Если смотреть с точки зрения скорости, возможно, быстрее было бы доехать до Санта-Моники на автобусе, а то и вовсе дойти пешком.

— Все-таки я не понимаю, зачем ты это делаешь, — говорит Стелла, пока они с достоинством ползут вдоль моря.

— Мне нравится общаться с молодежью, — отвечает Тони. — Иначе я бы на тебе не женился.

— Жалеешь, что у тебя после Эбигейл больше не было детей?

Стелла затронула больную тему. Отношения Энтони с единственной дочерью, родившейся в его первом браке, никогда не были ровными. С тех пор как Эбигейл стала подростком, они с отцом то сближаются, то теряют друг друга из вида на годы. На что обижена его дочь, понятно: ее мать, актриса Петронелла Баркер, не стала скрывать от нее причины скандального развода с отцом — запои Энтони, его замкнутый, угрюмый характер, мизантропию, неожиданные вспышки гнева… Тони признает вину перед Петронеллой и Эбигейл. Но он с трудом смог простить дочери, что на заре карьеры певицы и актрисы она отказалась от его фамилии, стремясь избежать любых ассоциаций. После очередного примирения Эбигейл снова взяла фамилию Хопкинс, а сейчас у них очередной период отчуждения. У Стеллы нет детей, и думать о материнстве уже поздно, но она честно старается понять, что так усложняет отношения ее мужа и падчерицы.

— Не знаю, — говорит он. — Я ведь долгое время считал, и не без оснований, что таким людям, как я, нельзя иметь семью. Эбигейл была совсем маленькая, когда мы разводились с ее матерью. Я думал, что она ничего еще не понимает, а оказалось — наоборот, и очень переживает. Я полагал, что будет лучше, если исчезну из ее жизни навсегда.

Стелле не нужно объяснять, о чем он говорит. Энтони не выпил ни капли спиртного с 1975 года, но 15 лет до этого он жил и работал, почти не приходя в сознание. "Я стал алкоголиком по той же причине, по какой стал актером, — признавался он. — Думал, что профессия поможет мне наконец-то стать своим среди людей, но этого не произошло. Выпивка помогала мне на время почувствовать себя нормальным, компанейским парнем, я шутил, дурачился, иногда дрался, имел успех — и мне было очень хорошо. Я действительно рад, что в моей жизни был такой опыт, хотя алкоголизм нанес существенный вред моему физическому и душевному здоровью. Когда ты не вписываешься в мир, все, что помогает тебе вписаться, вызывает зависимость: выпивка, наркотики, секс, власть. Но потом депрессия накатывает с новой силой — тебе все равно, будешь ты жить или умрешь, а человек в таком состоянии не вызывает у окружающих ничего, кроме стеснения и брезгливой жалости. К тому же я увлекался текилой, а этот напиток в большом количестве вызывает галлюцинации. Мне казалось, что я Иоанн Креститель, я разговаривал с морем — и оно отвечало мне. Однажды я ни с того ни с сего отправился на машине из Лос-Анджелеса в Феникс и большую часть дороги проспал за рулем. Когда я протрезвел и понял, что только чудом никого не сбил и не переехал, я понял, что надо завязывать. И сделал это. На смену пришла жестокая депрессия, которая продолжалась до тех пор, пока я не понял, что ни к чему в мире не стоит относиться слишком серьезно".

— По-моему, вам с дочерью пора все забыть и попытаться начать сначала, — говорит Стелла.

— Мы пытались, — Энтони пожимает плечами. — Она некоторое время жила у нас с Дженни. Мне не понравилось, что Эбигейл пыталась использовать мое чувство вины перед ней, чтобы манипулировать мной. Но она не знала, что у меня нет совести и я не выношу эмоционального шантажа. Моя дочь — неплохая актриса, но ей еще нужно многому научиться, чтобы обманывать меня… Я просто не создан для отцовства. И потом, я даже не знаю, где Эбигейл сейчас живет. Она мне не звонит, значит, ей общение неинтересно. Я уважаю ее позицию и не собираюсь навязываться.

Стелла могла бы возразить, что Эбигейл Хопкинс довольно известна в узких творческих кругах как в Лондоне, так и в Лос-Анджелесе, узнать ее адрес и телефон ничего не стоит. Но его нельзя заставить делать то, чего он не хочет.

"Общение с дочерью, эмоции, которые я испытываю, отнимают слишком много энергии, — говорит актер. — А я стараюсь держаться подальше от людей, которые забирают у меня силы. Называйте меня эгоистом, но это так".

МЕНЯЮ ШЕКСПИРА НА ДИСНЕЙЛЕНД

<tv:MultimediaArticle MultimediaID="223031" ServerSize="240x320" Description="Жизнь — прекрасная игра, в которой на кону стоит сама жизнь" Border="0" Align="left" VerticalPadding="10" HorizontalPadding="10" MultimedaType="1" runat="server"></tv:MultimediaArticle>

Энтони Хопкинс поднимается по темной, давно не ремонтированной лестнице в класс. Длинная прямоугольная комната заполнена студентами, свободных мест нет. Он идет к учительскому столу под аплодисменты.

— Вижу новые лица, — констатирует он, оглядев аудиторию. — Если кто не знает, я — Энтони Хопкинс, но вы можете называть меня Тони.

Три часа лекции пролетают как одна минута. Разумеется, Тони приходится изобразить Ганнибала Лектера.

— Актерство — это работа, — говорит Хопкинс. — Больше ничего. Пока вы перед камерой, вы можете и должны чувствовать свою власть. Это прекрасное ощущение, но не стоит переносить его на реальную жизнь. Не надо думать, что это дает вам право заставлять ждать себя, грубить, не отвечать на телефонные звонки. Ганди говорил, что опоздание — это акт насилия, как и все, что заставляет людей нервничать. Я терпеть не могу грубость на съемочных площадках, но больше всего я ненавижу, когда режиссеры демонстративно игнорируют актеров, а актеры — технический персонал. Вопросы?

Студенты, особенно новички, поначалу робеют, но скоро вопросы начинают сыпаться со всех сторон.

— Правда ли, что актеру лучше играть в театре, а не в кино?

— Скажу честно, я не люблю театр. В свое время мысль о том, что нужно каждый день плестись туда по любой погоде, надевать дурацкий костюм и декламировать со сцены Шекспира, чуть не довела меня до самоубийства. Я не поклонник Шекспира, в любой момент предпочту ему визит в Диснейленд.

— У вас есть жизненное кредо?

— Конечно, — Тони встает и идет между рядами, заложив руки за спину. — Я придумал его в Риме. У меня была жуткая депрессия, потому что я не добился того, чего хотел, и мое эго пострадало. Я сел в саду отеля с блокнотом, подумал и написал: "Ничего не проси, ни на что не рассчитывай, но принимай все, что дается. Меня не интересует, что люди говорят или думают обо мне. Я такой, какой есть, и делаю то, что делаю, ради удовольствия. Жизнь — прекрасная игра, в которой на кону стоит сама жизнь. По большому счету в ней нельзя ни выиграть, ни проиграть, нет смысла что-то доказывать, ничто не имеет значения и ко всему нужно относиться спокойнее. Конец у этой игры всегда один и тот же".